Вербное воскресенье происходило в Зимнем дворце суетно. Министры и генералы, фрейлины и статс-дамы – все спешили отнять время у Августейших Особ, повинуясь этикетному ритуалу или служебной необходимости. Княгиня Воронецкая, одновременно пребывая в толпе придворных, не стремилась из нее выделиться. Праздник навевал на нее скуку, и в Большую церковь на литургию она не пошла. Будучи католичкой и мало уповающей на Господа Бога Отца, Сына и Духа, она занималась пристальным наблюдением за взаимоотношениями между представителями свитского общества, дабы понять, кто нынче в фаворе, а кто уступает свои позиции. Во второй половине дня, изрядно утомившись, Агнешка собралась отправиться домой, когда ее перехватил в коридоре запыхавшийся Александр Нарышкин и убедительно просил сегодня вечером прибыть в Бельвю – как-никак внучка до восьми лет доросла, невеста почти, отчего собирался в загородном доме обер-камергера «семейственный» круг, под коим хлебосольный хозяин понимал бесконечное количество гостей из самых знатных фамилий. Отказать деверю ценной подруги Марьи Антоновны пани никак не могла, и, как подобает в сём случае, с благодарностью приняла приглашение, впрочем, на лице ее ничего не изменилось, и с той же дежурною, ничего не значащей улыбкой Воронецкая смотрела на весь окружающий Агнессу цвет общества. Остаток дня пани провела, упражняясь с концентрацией сознания на зеркальную поверхность. Она не сразу заметила, что за окном поплыли сиреневые сумерки, а, бросив взгляд на часы, с сожалением отметила необходимость бросить любимое занятие и вновь выехать в свет. Не став особо мудрствовать с выбором наряда, княгиня, укутавшись в меха, устроилась в экипаже. День выдался холодным: весна пока не спешила согреть каменный город, опасаясь вступать в его ледяные пределы и сомневаясь в необходимости солнца для цитадели, выстроенной для бального лоска, а не душевных бесед. В голове и на сердце, как всегда, было пусто, как зимой в степи, поэтому время в дороге тянулось мучительно долго, и Ягна едва не задремала, не смотря на приличную тряску. С трудом подавляя зевоту, пани, наконец, выбралась из подъехавшей к Бельвю кареты, и, вновь изобразив на лице традиционную маску равнодушной благожелательности, направилась в дом. Там, встреченная прислугой, она доверила им свое пальто и соболиное манто, после чего, едва успев накинуть на плечи шаль, оказалась в центре внимания Нарышкина, любезно и радушно встречавшего каждого из гостей. Пани благосклонно протянула руку для поцелуя и окинула взглядом залу. Она знала лично почти каждого: их имена, родство, ранги, и, что немаловажно, их пороки и стыдливые увлечения, коии они безуспешно пытались драпировать маской пристойности. Старший сын Александра Львовича, названный в честь деда также Львом, увлекал разговором одну из дам, и по его лицу скользили столь знакомые Агнессе тени плохо скрываемого порока. Он пренебрегал уважением к женщине и следовал своему своенравному характеру. Прекрасный образчик избалованного придворной жизнью молодца! Чуть поодаль его сестра - мать именинницы. Они с драгоценным Бижу давно перестали чувствовать потребность друг в друге, и брак не спасали даже дети. Пока муж воевал, Елена пускала амурные стрелы в круг обожателей, среди которых значился даже ее кузен Воронцов. Положение хранительницы очага не стесняло Суворову. Рядом с ней стояла Варвара в белом платьице. Не сказать, чтобы девочка была дурна или хороша. В ней все было обыкновенным, кроме разве что чрезмерного жеманства и болтливости, но и то, и другое было следствием традиционно дурного воспитания, растившего из девочек столичных кукол. Тем не менее, Воронецкая, вручая подарок – нить жемчуга в перламутровом футляре, выразила восхищение ребенком и уверенностью в ее прекрасном будущем. Пани улыбалась - как всегда, неестественно благожелательно. Общество, пытавшееся выглядит благопристойно, было источено червоточинами, и каждый из тех, кто мог бы бросить в нее камень, никогда бы не сделал сего, ибо она знала, что они знают, что она знает об их маленьких и больших грешках.
- О, ma chérie, вы кажется не знакомы, - Елена щебетала без умолку, и большая часть ее слов отсеивалась памятью Ягны, как нечто малополезное и ненужное. – Позволь тебе представить князя и княгиню Чавчавадзе, - Суворова подвела польку к элегантной паре гостей. Странно, что их лица еще не примелькались ей.  - Екатерина Дмитриевна, Леван Иванович, рекомендую Вам княгиню Агнессу Ксаверьевну Воронецкую.
- Весьма польщена, - застывший, не моргающий, взгляд таксидермированной рыси, сопровождаемый неизменной наклеенной улыбкой, пробежался по князю и задержался на княгине. Миловидное лицо - светлое, чистое, открытое. Очаровательное, невинное создание. Супруг же ее напротив, кажется, не чужд пламенных страстей. Впрочем, южная кровь в моде и при дворе, так что ничего удивительного, что мотылька так тянет на его жгучий огонь. – Я не имела удовольствия встречать вас раньше. Вы недавно в Петербурге?

Ягна внимательно выслушала приветственные слова князя Чавчавадзе и уловила в них желание поскорее избавиться от общества женщин. Что ж, неудивительно! Мужчины всегда снисходительно смотрели на дочерей Евы, видимо, забыв не столь далекие времена, когда власть прекрасного пола распространялась не только на академию наук, но и на российский престол. Золотое прошлое, когда не было необходимости доказывать свое равное, а в чем-то даже и превосходящее, положение, когда твоя роль не сводилась к воспроизводству потомства супругу, ревниво следящему за тем, дабы его фамилия вдруг бы не прекратила существование. Ежели бы Екатерина была чуть умнее и окружила себя опытными дамами, владеющими магическими искусствами, а не устраивала травлю неординарными способностям, то ее царствование запомнилось бы еще большим величием и еще большими успехами, но, увы, одной женщине не хватило дальновидности, и вот, что мы имеем, - примат возможностей мужчин испивать из источника мудрости, в то время как его мать, сестра, жена, дочь должны довольствоваться «объедками» со «стола» знаний и умений. Но «Асмодей» уже работает над плодами сей несправедливости, и однажды - не сейчас, но в будущем! – всем господам со взращенной пальмой превосходства в душе придется склониться и признать поражение. Ради подобного момента стоит жить и приносить жертвы! Впрочем, как всегда, на лице княгини не отобразилась брезгливость к мужскому самомнению, ее внешняя благожелательность никак не изменилась, и она в ответ князю перед его стремительной  ретирадой успела произнести также малозначащую фразу о приятном знакомстве и надежде на будущие встречи.
- Военных всегда тянет на поиски соратников, с коими они могут припомнить свист ядер и азарт битвы, -  тихо и спокойно прокомментировала ситуацию Агнесса, глядя, как смотрит вслед супругу его молодая жена. – Жаль, что их сердца так строго разделены на ту половину, куда они допускают нас, и на ту, куда никогда дверца открыта не будет.
Произнеся ремарку, княгиня замолчала, и тут же заговорила ее новая знакомая. Значит, она из Тифлиса? Но, святая Ядвига, какая ж сие глушь! И не просто глушь, а в придачу разоренная войной! Счастье девочки, что ныне она здесь!
- Вам повезло перебраться в столицу в столь непростое время, - пани, не моргая, смотрела на собеседницу стеклянными глазами. – В прошлом году в Тифлисе буйствовала чума, в газетах писали о сотнях умерших… Там нынче должно дурно пахнуть. Впрочем, не сомневаюсь в умениях нашего кавказского главнокомандующего. Александр Петрович так хорош, что бесконечно жаль было отдавать его на растерзание горным заботам, - при упоминании о Тормасове улыбка Воронецкой стала чуть мечтательнее. – Сколь блестящий генерал, столь же и приятный… гость на любом приеме. Ах, какой он красавец. Вам не приходилось встречаться с ним?  – восторженный тон никогда не удавался княгине, и она, оставив свой вопрос риторическим, также гибко и мягко ушла от подробных ответов по поводу собственной личности. – Впрочем, кажется, вряд ли вы могли быть представлены нашему командующему. Что ж до Петербурга, то я давно уже не видела других мест, кроме северной столицы, и не помню, каково сие – видеть иные места и природы? - все та же одинаковая улыбка сопровождала речь Ягны. Она лгала. Разве можно забыть старую Варшаву? Ее статуи, ее костёлы, ее призраков и ее легенды, обволакивающие само человеческое существо, рожденное здесь и впитавшее в себя с молоком кормильцы дикие суеверия, независимый нрав и ностальгическую память к рекам крови, пролившимся по польской каменной брусчатке. Разве можно забыть старый яблоневый сад, в коем прошли детские беззаботные игры и слепые глаза старого ворона, восседающего в центре фамильного герба? Разве можно забыть, как подрагивали в предсмертной агонии ноги повешенного у дома Браницкого отца? Внутри все холодело от дыхнувшей могильной сыростью памяти. Но только внутри, внешне у княгини оставался все тот же неизменно пустой взгляд, и благодушный тон сопровождал неспешную беседу. – Не извиняйтесь, Екатерина Дмитриевна. Никогда не извиняйтесь за искренность, мне приятно Вас слушать, тем паче, что новые лица редкость в высшем свете, а встречать одних и те же знакомцев каждый день подчас крайне утомительно. Мне хотелось бы узнать о Вас больше. Где у Вас дом в Петербурге? Где Вы бываете, и насколько нескучным находите светское общество? Простите мне мое старушечье любопытство, но в нашем возрасте остается лишь радоваться, слыша о свежих впечатлениях молодости, находя в ней отсветы своего безвозвратно ушедшего прошлого, - Агнесса не совсем понимала, зачем так мягко ступает и зачем вообще выбрала княгиню Чавчавадзе объектом интереса. В ней все чисто и все кристально правильно. Любящая жена, искренняя, праведная, как сама Дева Мария, и нет ни одного темного пятнышка, где бы мог свить себе место чешуекрылый Асмодей. Но разве не на самых солнечных местах согреваются змеи? Разве не было так, что падение самой святой души проистекало из одного лишь грубого соприкосновения с прозой жизни?

Агнесса в душе рассмеялась наивности молодой собеседницы, но не зло, а с неким оттенком снисходительности, как будто вела беседу с ребенком, коий еще верит в красоту сего наполненного несправедливостью мира. Ах, сколько всего ее еще ждет впереди! Одно разочарование за другим, пока не будет достигнут предел. Мужчины деспотичны, высокомерны и не созданы для составления счастья женщины. Они глядят по сторонам куда как чаще, чем на ту, кояя стоит подле него рядом и величает супругом. Им интересно все, что угодно: война, политика, философия, наука, другая женщина, но не та, которая покорена им и предана ему. Неблагодарные себялюбцы, полагающие собственную персону солью земли и светом мира и не способные оценить в женщине достойного, а порой и превосходящего, соратника в лучшем случае и врага  - в худшем. Злоупотребление собственными силами ведет их к столь глубокому нравственному падению, что даже оргии «Асмодея» не сравнятся с творимыми мужчинами неоправданной жестокостью и несправедливостью. Дочери Евы не причинят зла без причины, но непременно накажут за совершенное злодеяние. Их поступки могут показаться отвратительными, и все же, пусть не имея оправдания моралью, они очищаются достойными целями. Такова была вера княгини Воронецкой, коюю она тихо хранила в сердце, осмотрительно раздавая ее по крупицам тем, кто имел неосторожность привлечь внимание Агнессы. Пани понимающее улыбнулась на ремарку собеседницы об отсутствии тайн между нею и супругом. Бедное дитя, как однажды больно ей будет от осознания, что она – не единственный и далеко не первый предмет внимания мужа. Он всегда найдет, на что отвлечься. На ум пришел Станислав, и Ягна едва удержалась, дабы не искривить улыбку неприязнью. Ее брак изначально был ненавистной сделкой, нежеланной и отвергнутой новоявленной княгиней с самого момента его заключения. Если бы не мать, синеглазая волшебница сейчас бы продолжала обучение и возможно обрела бы смысл жизнь в науке и новых открытиях, но жизнь Лисовской в очередной раз сломали волевым решением, после коего обратного пути не оказалось. Впрочем, быть частью «Асмодея», не вдовой и не женой – не худший из вариантов развития событий. Во всяком случае, она не покорились обстоятельствам, и объявила полномасштабную войну навязчивой идее общества о женской слабости и беззащитности.
- О, я невольно затронула Ваши печальные воспоминания, - пани, заметив, как невольно стала причиной слез на глазах у Екатерины Дмитриевны, участливо коснулась запястья молодой княгини ледяными пальцами. – Простите мою оплошность, - смерть не вызывала у Воронецкой ни ужаса, ни страха, ни сочувствия к живым. Но, разумеется, в свете нельзя вести себя как на ассамблее «Асмодея». Необходимо соблюдать правила игры. – Иногда я непростительно легкомысленна. Не будем вспоминать грусть дней минувших, подумаем о приятном настоящем, - следом пани с интересом выслушала приглашение посетить с визитом дом Чавчавадзе. Любопытно, что может сказать на подобное гостеприимство сам князь? Что он успел услышать о репутации Воронецкой и насколько одобрит знакомство супруги с дамой, за коей темным, колючим шлейфом полз ворох сплетен и слухов о якобы чинимых ею беспутствах? – Мне весьма лестно было бы увидеть Ваше жилище, коее Вы столь хвалите. Надеюсь, оно хорошо отапливается? После южной жары Вам, верно, не просто переносить нашу петербургскую сырость, - шаль сползла с плеча Воронецкой, и она повернулась к собеседнице в профиль, чтобы поправить ткань, и одновременно спрятать промелькнувший в глазах адский блеск. Почему бы и не попробовать заронить в невинное, добродушное сердечко зерна, способные взрасти достойными плевелами, дабы в конце концов вернуть душу новой знакомой к первозданной, буйной, естественной зелени? Мужчины привыкли засаживать вспаханное поле доверия пшеницей, чьи плоды они безжалостно срезают, наслаждаясь их плодами и оставляя после себя оголенное и пустое место. Синие глаза, змеиные, пустые, стеклянные, вновь посмотрели на златовласую собеседницу. – С удовольствием принимаю Ваше приглашение. Но мне показалось, или Вы не успели еще обзавестись в столице подругами? Когда не часто выезжаешь в свет, их общество скрашивает вынужденное затворничество. Я почти ответила на Ваш вопрос, не правда ли? – бледные губы чуть дрогнули в улыбке. – Мой супруг находится в отъезде, и, как Вы понимаете, посещать многолюдные собрания мне было бы неприлично. К сожалению, единственный мой спутник, на коего я могу положиться, - брат, но он на военной службе и чаще всего по долгу своей стези бывает в Царском Селе, посему мне бывает страшно скучно, и такие вот семейственные встречи, как у monsieur Narychkine, ненадолго развлекают меня. Вы – счастливица, если князь может оставаться с Вами здесь в Петербурге, - Агнесса изобразила маску задумчивости, как будто ненароком подумалось ей, как там, в дальнем краю, поживает без нее почтенный Станислав Адамович, по коему она преизрядно истосковалась. Чтоб его еще лет десять не лицезреть!

Прикосновение новой знакомой было приятным. Воронецкая привыкла по первому ощущению определять, каково ей будет далее находиться рядом с собеседником, и, надо признаться, Екатерина Дмитриевна возбуждала приятные чувства детскости и уюта, те же самые коии просыпаются в каждой душе, хоть раз испытавшей в самом нежном возрасте приятные мгновение единения с семьею, как правило, по торжественным дням. Как было не вспомнить ее первую Вигилию после того, как маленькую панну отдали на обучение, и она тосковала целых полгода, прежде чем смогла оказаться дома за ужином, да еще и накануне святого праздника. Возня с братом у камина, тонкие хрустящие оплатки на языке и почти сказочные подарки: броши, сладости, банты, шляпки… Все так наивно, легко, и, кажется, словно мир будет вечен в своем незыблемом покое. Только вот старый ворон… старый слепой ворон на гербе… Агнесса сморгнула. Ей снова померещилось, будто его клюв едва дрогнул тогда в последнюю  спокойную ночь. Пани после подобного забытия не сразу вникла в суть слов княгини Чавчавадзе, и в очередной раз ее выручила наклеенная улыбка вежливости, не сходившая с губ, кояя позволила хотя бы внешне выразить уважение к говорившей. Впрочем, даже вслушиваясь в благочестивые речи молодой женщины, Воронецкая все равно ничего не высказала бы более, нежели говорила ее многозначная улыбка Джоконды, и трактовать оную всякий мог, как ему либо ей заблагорассудится. Пребывая в «Асмодее», сложно сохранить в сердце привычную веру в божественные силы, в то время как ты сама определяешь меру ответственности собственных поступков. А ежели ты сам себе и судия, и палач, то роль высших сил нивелировалась до уровня бесполезного суеверия, хотя привычка до сих пор заставляла ее бездумно повторять чин Мессы и каяться в том, в чем ни совесть, ни стыд саму польку не упрекали. Так что все, о чем говорила Екатерина Дмитриевна, можно было опровергнуть простым доводом: Бога нет, ибо она самолично видела, как темная магия поднимала из-под земли трупы, заставляя их повиноваться человеческой воле. Раз подобное осквернение тела никак не наказывались свыше, и маг решал, кому умирать, а для кого смерть еще не является концом, то сомнений в том, кто имеет право называться могущественнейшим существом, во всяком случае у пани, не оставалось. Но говорить о сём с княгиней было бы моветон.
- Вам представится множество вечеров провести среди литературных бдений, - Воронецкая бросила быстрый взгляд по сторонам – не выглядят ли они невежливо, прибыв на праздник Нарышкиных и при этом чересчур увлекаясь беседою между собою, не отдавая должного внимания виновнице торжества и ее матери? - Зима в Петербурге длится бесконечно долго, - Ягна, убедившись, в том, что обе дамы не привлекают внимания, вновь посмотрела в глаза собеседнице. Казалось, они сияли любовью и счастием, являя собой прекрасный пример латинской аксиомы: «Вультус эст индэкс аними». Лицо воистину зеркало души. – Надеюсь, мне удастся скрасить несколько из них, ибо Ваше приглашение получить было весьма лестно, и я не замедлю им воспользоваться. Тем паче, что Вы изволили искусить воображение восточным лакомством. Я верно понимаю: сии… ах, матка боска, как Вы их назвали? Зинаки? Сии зинаки – некое грузинское блюдо? Никогда не слышала о нем, и теперь соблазнена попробовать его на вкус. Что ж до отъезда Вашего супруга, то не торопите события. При такой жене не захочется и покидать семейное гнездышко, князь непременно должен перевестись в Квартирмейстерскую часть, дабы оставаться с Вами. Войны нынче нет совершенно, князь Кутузов благополучно завершил дунайскую кампанию, и я не понимаю, отчего мужчины так рьяно стремятся вернуться к своим полкам? Я не смею попрекать Станислава Адамовича его любовью к службе, но, право, жизнь затворницы совершенно меня не прельщает, и ежели бы не выезды ко двору хотя бы по официальным случаям, я верно бы сошла с ума в четырех стенах, - пани изобразила грусть на лице. Вернее, бледная маска стала всего лишь несколько бледнее, а глаза затуманились поволокой напускной печали. – К сожалению, Господь не дал нам детей. И сложно их обрести, ежели супруг отсутствует рядом годами, - Воронецкая потупила взгляд, чтобы не выдать смешливые искорки. Ей хотелось расхохотаться адским смехом при одном лишь представлении картины, как князь вдруг попробует настоять на исполнении супружеских обязанностей. – И снова мы затронули печальную тему, ma chérie, кояя надеюсь, некогда не опечалит Ваш дом. Но как бы то ни было, одну подругу Вы уже обрели, - пани вновь подняла синий взгляд на белокурую княгиню. В нем вновь не читалось ровным счетом ничего.