Бутылка предательски звякнула, вероятно наткнувшись на одну из своих "соседок", припрятанных за изголовьем роскошной кровати. Леа закусила губу, воровато оглянулась и поспешила замаскировать импровизированный тайник.
Конечно, глупо скрывать свои пагубные пристрастия от собственной прислуги, тем более что мадам Беранже не редко возвращалась домой не просто навеселе, а в совершенно неприемлемой для благовоспитанной дамы кондиции, но в это утро у нее была особенная причина.
Началось все совершенно случайно... Так уж повелось, что в доме Леонель постоянно водились всякого рода приживалы, прихлебатели и компаньонки, люди бедные, сомнительного происхождения, но всенепременно с фантастическими судьбами. Привычка "таскать в дом всяческий сброд", как называл ее покойный барон фон Эггельберг, появилась у Леа еще во времена замужества. Сострадание и милосердие тут было совершенно не при чем, властная, самолюбивая, но при том совершенно одинокая женщина, не имея возможности окружить себя людьми истинно любящими, охотно покупала душевное тепло за деньги. Леа была уверена - золотом можно добыть что угодно и кого угодно, главное назвать правильную сумму.
Последним "пополнением" в этой коллекции стала Настасья Петровна Волгина, вдова мелкого чиновника, которую графиня именовала Анхен. Анхен была женщиной неопределенных лет, потерявшая мужа и троих детей во время пожара. К своей благодетельнице она относилась с невероятно трепетным, почти набожным восторгом, что не мало развлекало последнюю.
Этим утром, когда Леа не спустилась к завтраку вовремя, Анхен тот час же явилась к ней в спальню и немало всполошилась, застав мадам Беранже в постели. Ее переживания так растрогали Леонель, что она слукавила, умолчав о истинной причине своего внезапного недомогания. Да и голова действительно раскалывалась после вчерашнего вечера, оставившего неоднозначные и весьма смутные воспоминания.
Между тем расторопная Анхен взбила подушки, поправила одеяла и отправилась на кухню - распоряжаться по поводу кофе. Едва за ней закрылась дверь, Леонель выскользнула из кровати, припудрила лицо, поправила растрепавшиеся волосы, хлебнула вина из припрятанной за кроватью бутылки и устроилась на кровати, в ожидании обещанного завтрака.
Она не часто позволяла себе подобные капризы, но порою соблазн был слишком велик. Да и много ли греха в том невинном обмане?
Аромат свежезаваренного кофе, батист и кружева, нежно ласкающие кожу, легкий холодок пробирающийся в жарко натопленную комнату из приоткрытой форточки, любимая борзая, дремлющая на узорчатом ковре подле кровати. Что еще нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливой, хотя бы на несколько часов позабыв о врагах, опасностях и загадочных заговорщиках, вполне возможно рыщущих в ее поисках по необъятной русской земле? Конечно, кто-то мог бы сказать - любовь, но только не Леонель. Несмотря на свой весьма свободный образ жизни, она придерживалась мнения, что женщина - существо, созданное единственно для услады мужского взгляда. Потому, окажись подле нее любовник или даже простой поклонник, она ни за что не позволила бы себе подобной слабости, хоть бы она и в самом деле была при смерти.
Неожиданный шум во дворе отвлек Леа от размышлений о женской доле и кофе. В последние годы ее природная осторожность особенно обострилась, что совсем не удивительно, когда на тебя открывает сезон охоты тайное сборище магов-преступников.
- Мишель! А ну пойди посмотри кого там черти принесли в такую рань! - Весьма неэлегантно крикнула она лакею, по заведенному правилу дежурившему подле дверей.
Само собой, простая мысль о том, что встревоженная Анхен пошлет за доктором, госпоже Беранже в голову не приходила. Признаться честно, она и вовсе забыла про компаньонку, не обратив внимание на ее длительное отсутствие и теперь искренне недоумевала кому могло понадобиться явиться к ней в столь неурочный час.
"Неужели опять тот купец со своей сделкой? Вот же привязался, медведь бородатый! Да по такой цене не то что вино, воду и то не продают!" - Раздраженно подумала Леа, набрасывая на плечи ажурный кружевной платок.

Леа уже было приготовилась встречать надоедливого бородача, даже мысленно обрадовавшись тому, что ее мнимая болезнь послужит отличным предлогом для того чтобы выставить чесночника вон, да еще и пристыдить хорошенько за то, что он имеет наглость заявляться в дом к порядочной женщине без какого бы то ни было приглашения, как дверь отворилась и на пороге появился совсем другой человек. В первую минуту Леонель удивилась столь откровенному визиту, конечно, она особа не самых кротких нравов, но господа вламывающиеся к ней прямо в спальню среди бела дня - это что-то новенькое. Правда, от русских можно и не такого ожидать. Мадам Беранже уже успела познакомиться с нравами этой северной державы и усвоила, что русские частенько пренебрегают приличиями и светскими условностями, не намеренно, не из желания оскорбить, но просто так, без какого бы то ни было злого умысла, а так сказать, из широты душевной. И все же у всего есть свои пределы.
Она уже было открыла рот, чтобы отчитать нерадивого Мишеля, впустившего посетителя прямо в хозяйскую опочивальню, как неожиданный гость представился.
- Меня зовут Яков Васильевич Виллие. Я врач.
Леонель невольно вздрогнула и покосилась на гостя с подозрением. Тонкая рука, украшенная алмазным браслетом, по старой дурной привычке, тот час же потянулась к висящей на шее нитке жемчуга.  К медикам госпожа Беранже всегда относилась с некой настороженностью, если не сказать и вовсе, опаской. Не то чтобы служители этой благородной профессии вызывали у нее личную неприязнь, но выкидыш, зверские побои мужа и два долгих месяца, что ей пришлось провести в плену своей спальни в окружении эскулапов оставили своей отпечаток. С тех самых пор Леонель предпочитала обходиться парочкой слабеньких, известных ей заклинаний, да бутылкой крепкого бренди в особенно тяжелых случаях.
"Ну, Настасья! Подожди, мы с тобой еще поговорим!" - Мысленно пригрозила она незримой компаньонке, продолжая обворожительно улыбаться.
- Рада знакомству. Проходите. Надеюсь вы простите мне мой внешний вид, я совершенно не ожидала вас увидеть. За вами верно Настасья послала. - Обратилась она к доктору и тот час же прикусила язык.
Она ведь, кажется, при смерти, а не на светском приеме. Не хватало только чтобы доктор догадался о том, что она разыгрывает комедию перед собственной прислугой. Подобные шалости простительны пятилетним детям, но никак не почтенной особе ее возраста и положения. Здоровье у госпожи Беранже было как на зло отменное, в свои сорок с лишним лет она могла бы дать фору многим юным девицам. Со стороны она способна сойти за слабую женщину, но болезненная худоба и бледность были свойственны ей от природы. За долгие годы жизни она так и не приобрела должной женственности, оставшись все той же по-мальчишески угловатой дикаркой, предпочитающий ездить в седле по-татарски. По чужим садам и яблоням она конечно уже не лазала, хотя как-то раз в жаркой Испании ей пришлось удирать из дома одного господина через балкон, когда в парадную вломилась толпа солдат, бог весть за что разыскивающих ее горе-поклонника. Веселые были времена... сколько ей тогда было? Лет тридцать пять?
- Я и в самом деле дурно себя чувствую с утра... - Задумчиво протянула графиня, поглядывая на кожаный медицинский чемоданчик в руках господина Виллие.
Ей было немного совестно дурачить этого благородного, приятного и даже весьма обаятельного на вид человека, но отступать было поздно  придется продолжать начатый спектакль, чтобы не выдать собственный обман. Должно быть, именно так ощущают себя шпионы, попавшие в щекотливую ситуацию, но у тех хотя бы имеются благородные причины.
- Головная боль, слабость, жар... - Продолжала перечислять симптомы Леонель, в надежде, что под это описание подойдет какая-нибудь действительно существующая болезнь, а не только до неприличия прозаическое и неприемлемое для дамы слово "похмелье". Служительницам Афродиты подобными недугами страдать не пристало.

Как известно, страх есть ни что иное как игра воображения. По крайней мере, так утверждали бывалые генералы и именитые полководцы, труды которых так любила изучать госпожа Беранже. Ее нельзя было отнести к трусливым особам, трепещущем при виде крови или слове "разбойники", небрежно брошенном трактирщиком в придорожной гостинице. Она умела постоять за себя и проявить характер в самых щекотливых ситуациях. Чего стоил один побег из Берлина, в карете груженой мужниным добром, за вывоз которого можно было не только лишиться честного имени, но и угодить на каторгу, а то и вовсе лишиться головы.
Но вот когда ситуация была не фантастическая, не из ряда вон выходящая, то проявлять мужество было намного труднее. Услужливое воображение тот час же рисовало самые невероятные картины, от которых могло бросить в дрожь кого угодно.
Намек доктора на горячку угодил прямо в цель. Поперву, когда он только предложил ей прилечь и прикоснулся рукой к ее лбу, она было решила, что обман ее будет тот час же раскрыт, но Виллие вовсе не выглядел удивленным. Напротив, в его голосе читались тревожные нотки, будто он и в самом деле был чем-то обеспокоен.
- Аппетит? Со вчерашнего вечера... - Слегка рассеянно отозвалась обманщина. - И недомогание, пожалуй тоже...
"Только бы ему не пришло в голову спрашивать, что было прошлым вечером" - Добавила она уже мысленно.
А что, собственно говоря, было? Званный ужин у купца первой гильдии Мамонова, вино, цыгане, кажется уже после полуночи была тройка с бубенцами, на которой они колесили по всему Петербургу под громогласное пение самого Мамонова. Какой-то молоденький офицер, пытающийся обьясниться ей в любви, но бывший так чертовски пьян, что путался на каждом слове, кажется, тоже был. Помниться, к особняку они и прикатили на этой самой тройке, перепугав заспанных дворовых. А вот Анхен, отличавшаяся на удивление крепким сном, ничего этого не видела. Да и не могла она помыслить, что такая "святая женщина" как мадам Беранже, способна предаваться эдакому бесстыдному веселью, подобно какому-нибудь гусару.
Между тем в комнате появилась и сама госпожа Волгина. Принесенные ею таз и полотенце вызвали у графини новую волну подозрений. Леонель задумчиво следила за тем, как Яков моет руки, мысленно готовясь к худшему.
"Не иначе кровь пустит... а то еще чего похлеще..."
- Воспаление? - На всякий случай переспросила Леонель, продолжая накручивать на палец жемчужную нить. - И в самом деле опасно?
Она старалась придать своему голосу как можно больше равнодушия и ей это почти удалось.
Леа устроилась на кровати, сложив тонкие изящные руки поверх кружевного покрывала и принялась ждать своей участи, разглядывая своего нового знакомого. В том, что месте Виллие был иностранцем сомнений не было никаких и дело тут было не только в говорящей фамилии, но и особом деликатном обращении, не так уж часто встречающимся среди коренных жителей северной столицы. К тому же, почти все русские медики были иностранцами или же старательно выдавали себя за оных.
Яков производил впечатление человека воспитанного и образованного. Если бы не обстоятельства при которых состоялась их случайная встреча, они скорее всего могли бы провести несколько приятных часов за отменным английским чаем в гостиной, обсуждая литературу, музыку, живопись и политику. Но сейчас подобная беседа была совершенно невозможной, да и кружевная сорочка, пусть даже и стоящая целое состояние, не слишком то распологала к светским беседам.
Будь Леа хоть сколько нибудь стыдливой, она бы давным давно сконфузилась, что незнакомый мужчина видит ее в подобном одеянии. Отсутствие стыдливости не редко с головой выдавало в графине Валентинуа даму полусвета. Несмотря на громкий титул и огромное состояние, Леонель все же была особой с весьма сомнительной репутацией и покрытой дымкой тайны прошлым.
- Вы кажется говорили что-то об осмотре? - Решила она нарушить затянувшееся молчание, вложив в эти слова всю невозмутимость, на которую только была способна.

Стоило рассказать ему правду. На самом деле, стоило рассказать еще тогда, когда Виллие только появился на пороге ее комнаты, свалить все на излишне заботливую прислугу и отделаться мелкими потерями, но она продолжала разыгрывать этот спектакль с по истине детским упрямством.
Конечно, все дело в нелепости ситуации, она просто не хочет ставить себя в глупое положение. Только и всего. По крайней мере, именно в этом она упорно убеждала себя вот уже несколько минут подряд...
Месье Виллие просто проявляет профессиональную вежливость, он выполняет свои обязанности. Глупо было бы подумать о чем-то большем. Да она и не думала. Приди ей в голову мысль, что его сострадание вызвано чем-то большим нежели обязанности доктора, она бы не лежала сейчас в кровати, изображая умирающую. Слабость - непозволительная роскошь в ее положении. Жалость - это яд, проникающий в самое сердце и уничтожающий его изнутри. Она никогда не позволяла мужчинам видеть свои слезы. Это не редко доводило до исступления Эдуарда. Сколько раз он избивал ее почти до беспамятства, а в ответ получал лишь усмешку да порцию ледяного равнодушия в небесно-голубых глазах. Просто так легче. Так - правильно. Жить, не полагаясь ни на кого, кроме себя. Признанные поражения не вычеркнуть из памяти, не утопить в безмятежной роскоши привычной жизни.
Будь она мужчиной из нее мог бы выйти неплохой солдат, или даже, чем черт не шутит, генерал или маршал, но Леа была женщиной и все, что ей оставалось это играть по собственным правилам и утешаться маленькими хитростями. В конце концов, она и всю эту историю с мнимой болезнью затеяла лишь из одного желания обойти собственные законы и порядки. Но, как известно, все тайное рано или поздно становится явным, каждому преступлению - свое наказание.
Неожиданный звон стекла заставил мадам Беранже вздрогнуть. Кто бы мог подумать, что доктор случайно заденет ее тайник? Когда Яков спросил "что там" Леонель сумела сдержать себя. Она не побледнела, не отвела взгляд, не сделала ничего из того, что делают в подобных случаях особы прекрасного пола, но очевидно, вся сила воли ушла на то, чтобы сохранить эту внешнюю невозмутимость, ибо в следующую секунду она выдала самую нелепую глупость, что только могла придти ей в голову:
- Мышь.
Она произнесла это совершенно серьезно, а потом, осознав весь абсурд только что сказанного неожиданно рассмеялась. Смех у госпожи Беранже был отнюдь не девичий, громкий, звонкий, терпкий, почти вульгарный. Смеялась она довольно долго, со стороны могло показаться, будто у нее и в самом деле горячка. Подобные порывы безудержного веселья случались у нее довольно часто и без какой бы то ни было веской причины, заканчиваясь так же внезапно, как начинались.
- Ну хорошо, - Добавила она уже прежним, спокойным тоном. - Сдаюсь. Вы раскрыли мою тайну.
Нападение - это лучшая форма защиты. Кажется, это сказал Александр Македонский. Подобная тактика не раз выручала ее из щекотливых ситуаций. Можно было притвориться, что ей неведомо о чем идет речь или выдумать какую-нибудь небылицу, но Якову ничего не стоит проверить правоту ее слов. Проигрывать тоже нужно уметь.
В свою защиту она могла сказать, что описанные ею ранее симптомы у нее и в самом деле были и к завтраку она не пожаловала вовсе не по собственной прихоти, а потому, что голова раскалывалась и казалось, вот-вот разломиться на двое.
Доктор продолжал смотреть на нее изучающим, любопытным взглядом. Месье Виллие был воспитанным человеком, который вряд ли бы стал шарить под чужой кроватью, особенно, учитывая, что она принадлежит незнакомой даме. Леа вздохнула и потянулась к тайнику самостоятельно, представляя взору доктора тонкую спину с косым рваным шрамом на левой лопатке, видневшимся из под сьехавшей с плеча сорочки. Остальные услужливо скрывали многочисленные слои шелка и муслина. Географическая карта чужих преступлений или справедливых наказаний - кому как больше нравится.
- Должно быть, местные мыши предпочитают бургундское. - Усмехнулась мадам Беранже, извлекая на свет злосчастную бутылку. В ней еще оставалась добрая половина.
Она опустила бутылку на столик и вернулась в прежнее положение, ожидая вердикта доктора.